Однажды мне довелось оказаться в роли соглядатая чужой жизни, чужой тайны. Всему виной Вивальди. Я увлёкся его творчеством настолько, что стал завсегдатаем театра, который его создатели назвали кратко и незамысловато: “Театр музыки”. Создателю симфонического оркестра, игравшего в театре, надо отдать должное: ему удалось собрать коллектив молодых, но вполне приличных музыкантов.
Интерьер помещения, которое арендовал “Театр музыки”, отличался крайним аскетизмом, и вскоре я знал на память все его детали. Чтобы чем-нибудь развлечься перед началом концерта, и в антрактах, я повадился исподтишка изучать публику - и открыл для себя одну незнакомку. Не заметить её, в самом деле, было невозможно. Появившись в театре, она превращалась в центр внимания, пожалуй, чрезмерно пристального, хотя всячески старалась остаться незамеченной. Её внешность изумила бы совершенством даже натуры, лишённые воображения и почти неподвластные облагораживающему воздействию прекрасного. Создав её стан, блиставший плавностью линий в неподвижности, и грацией в движении, природа навек обрела повод для гордости. Осанка и жест балерины. Красивое, аристократически бледное лицо, выражавшее то ли печаль, то ли скуку. Подчёркнуто неторопливая. Всегда неизменно элегантная, как гитара с палисандровой декой. Красота этой женщины не пугала, не обдавала холодом, не отталкивала. Оказавшемуся поблизости стороннему наблюдателю она показалась бы и близкой, и, в то же время, далёкой: вершина Эвереста заметна, но от этого не становится более доступной.
В тот безоблачный весенний вечер давали “Гармонические вдохновения” Вивальди, и я примчался в театр в предвкушении незабываемых впечатлений. Сняв куртку и оставив её в гардеробе, я по привычке огляделся вокруг в поисках знакомых лиц. И тут вошла она, свежая и очаровательная. Как всегда, одна, без мужского эскорта. У высоких, ярко освещённых, зеркал, развешанных в фойе театра, другие женщины обыкновенно проводили немало времени, приводя в порядок одежду и причёску - она же пересекла фойе в полном равнодушии к зеркалам, и направилась в зрительный зал. Я последовал за ней, поддавшись налетевшей на меня, едва заметной, лёгкой и неопасной влюблённости.
Я занял своё место в ложе. Зал постепенно заполнился. Первая скрипка задала тон. Оркестр настроился. Погас верхний свет - и дирижёр взмахнул палочкой. Удивительно, но я не мог сосредоточиться на звучавших шедеврах прославленного венецианца. Мой взгляд невольно переходил со сцены в партер, туда, где сидела растревожившая меня незнакомка. И, любуясь её великолепным профилем, я нечаянно заметил юношу, который, как и я, не сводил с неё глаз. “А вот и поклонник!”, - подумал я, и невольно улыбнулся. Юноша был лет на десять моложе дамы сердца, которая вошла в бальзаковский возраст, и, насколько я мог судить по его поведению, своё чувство держал от неё в тайне. Было в его красивом лице что-то чистое, непорочное и неподдельное. “Паладин!”, - я вспомнил пушкинский мотив, и снова улыбнулся.
Вскоре я убедился в том, что юношу нисколько не интересует Вивальди. Преодолевая страх и стеснение, он разглядывал её - ту, которой был, без преувеличения, околдован. Подглядывать за подглядывающим - весьма странное занятие, но настолько увлекательное, что я предавался ему, признаюсь, с упоением.
Погружённая в музыку, незнакомка не заметила, как лёгкая ткань платья соскользнула с её ног, обнажив обтянутые прозрачными колготками колени. Половинки длинного подола, с разрезом посередине, разъехались в разные стороны, словно створки волшебных ворот, ведущих в обитель самой обольстительной женской тайны. Всё произошло совершенно неожиданно: секунда - и юноша, помимо воли, почувствовал себя похитителем желанного, но запретного плода. Взгляд, полный ужаса и, в то же время, восторга. Взгляд человека, близкого к духовному прозрению, к озарению. Я понимал, что в жизни юноши настал момент, которому суждено стать образцом, камертоном, счастья - на годы вперёд, а, может быть, даже на десятилетия. Невзрачное, ветхое здание театра на некоторое время превратилось для него в величественный храм любви.
Юноша сидел, откинувшись на спинку кресла, не в силах прийти в себя и отдышаться. Потом, томимый любовной жаждой, снова вернулся к созерцанию своего божества, своей нерукотворной иконы. Я видел, как отчаянно он старается не привлечь внимания дамы сердца, чтобы не смутить её, не позволить случаю разрушить его благоговейную тайну. И мне захотелось встать со своего кресла, и крикнуть публике: “Не смотрите на сцену - смотрите сюда, на этого юношу!”.
После завершающих аккордов концерта были овации и возгласы “браво!”. Публика аплодировала музыкантам и дирижёру, стоя. И я вместе с ней, поскольку тоже остался доволен. Действо, происходившее на сцене, конечно, было для меня безвозвратно потеряно, зато мне повезло увидеть нечто непридуманное, настоящее, и потому, возможно, более великое, чем музыка гения. Хотя, я согласен с мнением, что без спроса приобщаться к чужим романтическим тайнам - нехорошо!
Почитать мои литературные миниатюры можно здесь:
https://proza.ru/avtor/oleggonchar1357
