Немногие знают, что 2 апреля каждого года отмечается Международный день детской книги. И про Международный совет по детской книге тоже слышали не все, а он существует, и ежегодно присуждает медаль за вклад в детскую литературу. Медаль, и это вполне объяснимо, носит имя Ганса Христиана Андерсена, датского писателя-сказочника. Медные трубы уже выкованы, остаётся лишь пройти огонь и воду.
Скромные плоды моего творческого труда изначально предназначались детям, поскольку после окончания института искусств я служил актёром в театре кукол. С чего начинается театр кукол? Он начинается в тот момент, когда автобус с актёрами въезжает на территорию какой-нибудь сельской школы. Дети встречают нас громкими возгласами восторга и в клубах пыли гурьбой бегут рядом с автобусом. «Не лезь под колёса! …! Уйди с дороги! Ты слышишь, что тебе говорят, …!». Водитель театрального автобуса пытается расчистить дорогу, делая страшное лицо и изощряясь в коллоквиальных оборотах речи. Здравствуйте, дети. К вам приехал театр кукол, сеять разумное, доброе, вечное. (((
Автобус останавливается напротив центрального крыльца школы. Дети берут его в кольцо. Теперь надо сделать так, чтобы куклы и декорации как можно скорее оказались в актовом зале, на сцене. Обращаться за помощью к детям можно, но опасно: за право нести театральный реквизит начнётся драка. Многократно проверено. Носим свой театральный скарб сами. Монтируем. Подключаем прожекторы и магнитофон к электросети. Под тем же пристальным вниманием наших будущих зрителей. Мы вынуждены разбить волшебный фонарь и показать детям, как устроена тайна. Это то же самое, что перед показом фокуса объяснить зрителям, в чём его секрет.
Спектакль начался. Сквозь ширму прислушиваемся к зрительному залу. Дети сидят тихо, значит овладеть их вниманием сегодня удалось. Это важно, потому что детская аудитория особенная. Если актёры упустят внимание взрослого зрителя, ничего страшного не произойдёт. Взрослый зритель будет зевать, кашлять и ворочаться, но останется в своём кресле согласно купленному билету, до финального занавеса. С детьми не так. Если актёр упустит внимание ребёнка хотя бы на полминуты, ребёнок начнёт общаться с соседом. Общение скоро перерастет в скандал. Скандал в драку. Подключатся другие дети. И пошло, поехало. Хождение по зрительному залу. Потом беготня. Как результат, зрительный зал начнёт жить своей жизнью, никак не связанной с тем, что происходит на сцене.
Финал. Поклон. Аплодисменты, переходящие в овации. Дети, как правило, довольны. А педагоги? Исподтишка ловлю взгляды педагогов, которые сидят в зале. Аплодируют дети, а оценивать всё равно будут взрослые. Если педсовет решит, что спектакль не соответствовал духовному запросу учеников, театральную миссию в этой школе можно будет считать оконченной. «Ещё ни один режиссёр не поставил тот спектакль, который хотел!». Притча во языцех. Ставишь спектакль для детей и гадаешь на кофейной гуще: а что о нём подумают взрослые?
Однажды мы давали спектакль «Таинственный гиппопотам». Спектакль как спектакль. Ничего особенного. Отыграли. Грузимся. Среди толпы сопровождающих нас детей вижу одного мальчугана, не спускающего с меня глаз. Повсюду старается держаться поблизости. Не выдерживаю, подхожу к нему и спрашиваю: «Тебя как звать?». Вместо ответа он молча протягивает мне клочок бумаги, вырванный из школьной тетрадки в линейку. И смотрит на меня в оцепенении. Беру. Читаю. Оказывается, мальчик импровизацией сочинил и дарит мне стихотворение, посвящённое герою, роль которого я исполнял. Ода гиппопотаму. У меня от испуга пересыхает во рту. Мне хочется улыбнуться, хлопнуть парня по плечу и сказать: «Не бери в голову, это же не настоящая жизнь, это театр!». Молчу. Боюсь, что такие слова повлекут за собой крушение детской мечты. Разрыдается мой поклонник, чего доброго.
В такие минуты меня одолевают сомнения. Зачем я беру в свои руки ключи разумения, которыми так легко открываются детские души? Может лучше бросить эти ключи в реку с моста, чтобы когда-нибудь не пришлось прыгнуть с того же моста самому? И начинается очередной сеанс самоедства на тему «таланты и поклонники».
Меня отвлекает голос нашего водителя. «Не лезь под колёса! …! Уйди с дороги! Ты слышишь, что тебе говорят, …!». Значит, мы едем домой. Останавливаемся возле небольшого пруда. Разводим костёр. Пьём чай с бутербродами. Едим картошку, запечённую в углях. До хрипоты спорим об искусстве и литературе. И я понимаю: вот оно, счастливое времечко!
Для меня лучшим творческим стимулом всегда были лучистые глаза детей. Искренние и восторженные. Под их гипнотическим воздействием я составил свою первую репризу, потом первую пьесу. Приём, которым я пользовался, чрезвычайно прост – я вычитал его в дневниках Льва Толстого. Кстати, Лев Толстой сочинял и сказки, и рассказы для детей, которые зачитывал на уроках в Ясно-Поляненской школе. Приём заключается в том, что нужно мысленно усадить перед собой ребёнка, того возраста, на который рассчитан текст, и как будто говорить с ним, рассказывать ему. Нужная интонация находится легко, сама собой.
В качестве финального аккорда. Если читателю этих строк интересно, одну из моих проб пера, предназначенную детям, можно прочитать здесь: https://www.proza.ru/2019/01/30/1111
Скромные плоды моего творческого труда изначально предназначались детям, поскольку после окончания института искусств я служил актёром в театре кукол. С чего начинается театр кукол? Он начинается в тот момент, когда автобус с актёрами въезжает на территорию какой-нибудь сельской школы. Дети встречают нас громкими возгласами восторга и в клубах пыли гурьбой бегут рядом с автобусом. «Не лезь под колёса! …! Уйди с дороги! Ты слышишь, что тебе говорят, …!». Водитель театрального автобуса пытается расчистить дорогу, делая страшное лицо и изощряясь в коллоквиальных оборотах речи. Здравствуйте, дети. К вам приехал театр кукол, сеять разумное, доброе, вечное. (((
Автобус останавливается напротив центрального крыльца школы. Дети берут его в кольцо. Теперь надо сделать так, чтобы куклы и декорации как можно скорее оказались в актовом зале, на сцене. Обращаться за помощью к детям можно, но опасно: за право нести театральный реквизит начнётся драка. Многократно проверено. Носим свой театральный скарб сами. Монтируем. Подключаем прожекторы и магнитофон к электросети. Под тем же пристальным вниманием наших будущих зрителей. Мы вынуждены разбить волшебный фонарь и показать детям, как устроена тайна. Это то же самое, что перед показом фокуса объяснить зрителям, в чём его секрет.
Спектакль начался. Сквозь ширму прислушиваемся к зрительному залу. Дети сидят тихо, значит овладеть их вниманием сегодня удалось. Это важно, потому что детская аудитория особенная. Если актёры упустят внимание взрослого зрителя, ничего страшного не произойдёт. Взрослый зритель будет зевать, кашлять и ворочаться, но останется в своём кресле согласно купленному билету, до финального занавеса. С детьми не так. Если актёр упустит внимание ребёнка хотя бы на полминуты, ребёнок начнёт общаться с соседом. Общение скоро перерастет в скандал. Скандал в драку. Подключатся другие дети. И пошло, поехало. Хождение по зрительному залу. Потом беготня. Как результат, зрительный зал начнёт жить своей жизнью, никак не связанной с тем, что происходит на сцене.
Финал. Поклон. Аплодисменты, переходящие в овации. Дети, как правило, довольны. А педагоги? Исподтишка ловлю взгляды педагогов, которые сидят в зале. Аплодируют дети, а оценивать всё равно будут взрослые. Если педсовет решит, что спектакль не соответствовал духовному запросу учеников, театральную миссию в этой школе можно будет считать оконченной. «Ещё ни один режиссёр не поставил тот спектакль, который хотел!». Притча во языцех. Ставишь спектакль для детей и гадаешь на кофейной гуще: а что о нём подумают взрослые?
Однажды мы давали спектакль «Таинственный гиппопотам». Спектакль как спектакль. Ничего особенного. Отыграли. Грузимся. Среди толпы сопровождающих нас детей вижу одного мальчугана, не спускающего с меня глаз. Повсюду старается держаться поблизости. Не выдерживаю, подхожу к нему и спрашиваю: «Тебя как звать?». Вместо ответа он молча протягивает мне клочок бумаги, вырванный из школьной тетрадки в линейку. И смотрит на меня в оцепенении. Беру. Читаю. Оказывается, мальчик импровизацией сочинил и дарит мне стихотворение, посвящённое герою, роль которого я исполнял. Ода гиппопотаму. У меня от испуга пересыхает во рту. Мне хочется улыбнуться, хлопнуть парня по плечу и сказать: «Не бери в голову, это же не настоящая жизнь, это театр!». Молчу. Боюсь, что такие слова повлекут за собой крушение детской мечты. Разрыдается мой поклонник, чего доброго.
В такие минуты меня одолевают сомнения. Зачем я беру в свои руки ключи разумения, которыми так легко открываются детские души? Может лучше бросить эти ключи в реку с моста, чтобы когда-нибудь не пришлось прыгнуть с того же моста самому? И начинается очередной сеанс самоедства на тему «таланты и поклонники».
Меня отвлекает голос нашего водителя. «Не лезь под колёса! …! Уйди с дороги! Ты слышишь, что тебе говорят, …!». Значит, мы едем домой. Останавливаемся возле небольшого пруда. Разводим костёр. Пьём чай с бутербродами. Едим картошку, запечённую в углях. До хрипоты спорим об искусстве и литературе. И я понимаю: вот оно, счастливое времечко!
Для меня лучшим творческим стимулом всегда были лучистые глаза детей. Искренние и восторженные. Под их гипнотическим воздействием я составил свою первую репризу, потом первую пьесу. Приём, которым я пользовался, чрезвычайно прост – я вычитал его в дневниках Льва Толстого. Кстати, Лев Толстой сочинял и сказки, и рассказы для детей, которые зачитывал на уроках в Ясно-Поляненской школе. Приём заключается в том, что нужно мысленно усадить перед собой ребёнка, того возраста, на который рассчитан текст, и как будто говорить с ним, рассказывать ему. Нужная интонация находится легко, сама собой.
В качестве финального аккорда. Если читателю этих строк интересно, одну из моих проб пера, предназначенную детям, можно прочитать здесь: https://www.proza.ru/2019/01/30/1111
